Соловьиный сад:
1. Л.И. Тимофеев. Творчество А.Блока (1963)
«В поэме Соловьиный сад подведен своеобразный итог размышлениям Блока о жизни и самом себе».
2. И.Т. Крук. Поэзия А.Блока (1970).
В этой поэме…решается на новом этапе творчества, на новой общественной и эстетической основе проблема, которой поэт касался и в предыдущих произведениях. Такова проблема счастья, проблема связи человека с реальностью. Такова и проблема труда, простого труженика, вошедшая в творчество Блока уже в «Распутьях» (Фабрика») и продолженная в стихах более позднего периода («Холодный день»).
3. Л.К. Долгополов. Поэмы Блока и русская поэма 19- начала 20 века. (1964).
«Соловьиный сад» - сложное и насыщенное иносказание, поэма, в отвлеченных формах решавшая важнейшие вопросы жизни и искусства, проблему взаимоотношения художника и общества. Эти вопросы являются тем художественным стержнем, вокруг которого развивается действие поэмы, ее сложный романтический сюжет».

Сюжет поэмы – судьба бедного труженика, покидающего свой каменистый путь ради прекрасного соловьиного сада и вновь возвращающегося на знакомый пустынный берег, - аллегорическое воплощение драмы лирического героя блоковской трилогии вочеловечивания, оказавшегося меж двух жизненных начал, двух путей бытия. В изображении этих путей блок прибегает к приему антитезы, противопоставляя два мира, две темы. Первая тема – жизнь героя в бедной хижинке у моря, его повседневный и однообразный труд на скалистом берегу, вторая – тема соловьиного сада, наполненного музыкой, любовью и красотой. Эти темы даны как взаимоисключающие, что подчеркнуто контрастностью образов, мотивов, музыкального звучания, цветовой гаммы.
Например:
По ограде высокой и длинной
Лишних роз к нам свисают цветы.
Не смолкает напев соловьиный,
Что-то шепчут ручьи и листы.
….
И, вникая в напев беспокойный,
Я гляжу, поникая осла,
Как на берег скалистый и знойный
Опускается синяя мгла.

Мир соловьиного сада – мир прохлады, соловьев, роз и лилий, за его пределами - зной, илистое дно, слоистые скалы, тощий куст, кремнистый путь; в саду слышится то напев прекрасной незнакомки, то пение ручьев, то сладкая песнь соловьев, звуки нынешнего мира грубы: крик осла, рокотание моря, шум прилива, рычанье прибоя. Рисуя сад, Блок пользуется особой сладко-звучной лексикой (эпитеты опаленный, опьяненный, золотистый): соловьиный сад – это царство блаженного покоя, безмятежного счастья, это мир песен и чистой поэзии, куда открыт путь только посвященным. С ним связан и женский образ, в создании которого поэт использует мотивы и образы своей ранней лирики: синий сумрак, белое платье, закатный туман, очарованный сон (не случайно этот мир изображен не как новый для лирического героя, а как всего лишь забытый: «И в призывном круженьи и пеньи// Я забытое что-то ловлю»).
Два мира, изображенные в поэме, с подчеркнутой суровостью разделены, о чем свидетельствует символический образ стены, но одновременно они сталкиваются в душе лирического героя, желающего обрести истинный путь. На берегу он слышит напев соловьиный и песню девушки, в саду – «рокотание моря». Заметим, что в каждой главе сочетается изображение обоих миров, даже в последней, седьмой, где образ прекрасного сада, казалось бы исчезает, он все равно незримо присутствует в мотиве сна («Или все еще это во сне?»). Две сквозные темы находятся в поэме в сложном взаимодействии, присеем кульминация первой темы – момент безысходного томления – разрешается уходом героя в соловьиный сад, кульминация второй темы – момент высшего блаженства («очарованный сон») – завершается уходом героя из сада. Оба мира, представленные в поэме, несовершенны, по-своему ограниченны: жизнь вне сада – это движение по замкнутому кругу («Донесем до железной дороги, // Сложим в кучу, - и к морю опять…»), но и жизнь в саду предельно замкнута, ограждена стеной от «дальнего горя». Попадая в сад, герой, казалось бы, обретает гармонию, но эта гармония оказывается далеко неполной, ибо «заглушить рокотанье моря соловьиная песнь не вольна» (глубоко символичен здесь образ моря – это море житейское, символ трудов и страданий, дольнего горя); однако и возвращение на каменистый путь дается ему мучительно – розы соловьиного сада не отпускают его: «Их шипы, точно руки из сада,// Уцепились за платье мое».
Таким образом, гармония между реальной будничной жизнью праздничной стихией счастья оказывается недостижимой, и человеку приходится делать выбор. Герой уходит из мира любви и красоты, делая выбор в пользу долга. Но этот выбор – «не торжество, а трагедия, или, точнее, торжество ценой трагических потерь» , ибо душа героя остается в саду («Взяли душу мою соловьи»). В финальной главе звучит тема возмездия: место героя в трудовой жизни занято другим рабочим, его осел исчез, лом заржавел, мир встречает его враждебно, о чем свидетельствуют образы серых спрутов и развевающего клешни краба. Может быть, это возмездие за временный уход, за уклонение от пути; может бытьЮ за то, что герой, возвращаясь в дальнюю жизнь, не отдает ей всего своего существа без остатка, оставляя в соловьином саду свою самую сокровенную часть. Так или иначе произведение завершается трагедией лирического героя, которой будучи не в состоянии достичь гармонии индивидуального и социального бытия, идеала и общественного долга, делает сознательный подвижнический выбор в ползу своего земного предназначения, превращаясь «в человека общественного ценою утраты части души».

Литература:
1. Колобаева. Русский символизм.
2. Л.И. Тимофеев. Творчество А.Блока (1963)
3. И.Т. Крук. Поэзия А.Блока (1970).
4. Л.К. Долгополов. Поэмы Блока и русская поэма 19- начала 20 века. (1964).
5. Георгий Иванов. "Стихи о России" Александра Блока
6. А. Федоров. Путь Блока-драматурга
7. А.А. Гизетти. О Блоке [1921]
8. Айхенвальд Ю.И. Александр Блок [1913]
9. Бекетова М.А. О рисунках Александра Блока [1937]
10. Бекетова М.А. Веселость и юмор Блока [1930]
11. Белый А. Александр Блок. Нечаянная Радость. Второй сборник стихов [1907]
12. Белый А. Обломки миров [1908]
13. Брюсов В.Я. Александр Блок. Нечаянная Радость [1907]
14. Василевский Л.М. Александр Блок. Стихи о Прекрасной Даме [1905]
15. Волошин М.А. Александр Блок. Нечаянная Радость [1907]
16. Гиппиус З.Н. Милая девушка [1905]
17. Закржевский А.К. В царстве женственной неги [1907]
18. Иванов В.И. Александр Блок. Стихи о Прекрасной Даме [1905]
19. Коган П.С. Александр Блок [1912] Глава книги "Очерки по истории новейшей русской литературы".
20. Минский Н.М. От Данте к Блоку [1922]
21. Никольский Ю.А. Александр Блок о России [1915]
22. Колобаева Л. Или – или…О поэме «Соловьиный сад» А.А. Блока // Литературная учеба. – 1983.

Б) Роман Ф. Сологуба «Мелкий бес». Структура образов персонажей. Функции фантастической условности.

История создания романа.
Роман «Мелкий Бес» начат в 1892 году, окончен в 1902 году. Первый раз напечатан в журнале «Вопросы Жизни» за 1905 год, №№ 6—11, но без последних глав. В полном виде роман появился первый раз в издании «Шиповника» в марте 1907 года. Через год вышло второе издание, потом сразу третье, потом ещё и ещё — в общей сложности, при жизни Сологуба, вышло 10 изданий «Мелкого беса».
Роман «Тяжелые сны» был подступом к «Мелкому бесу» – даже по избранному художественному методу. В критике отмечалось: «Удушливый туман сплетен, гнустностей, наговоров, злобы и клеветы, застилающий весь город, особенно едко сгущается вокруг Логина. Бытовые картины, типы мелких и крупных негодяев, распоряжающихся жизнью провинциального города, написаны в той же своеобразной и красочной манере, как и городок в «Мелком бесе»
Сам автор так говорит о романе в предисловии:
«…Это о вас я писал мой роман о Мелком Бесе и жуткой его Недотыкомке, об Ардалионе и Варваре Передоновых, Павле Володине, Дарье, Людмиле и Валерии Рутиловых, Александре Пыльникове и других. О вас.
Этот роман — зеркало, сделанное искусно. Я шлифовал его долго, работая над ним усердно.
Ровна поверхность моего зеркала, и чист его состав. Многократно измеренное и тщательно проверенное, оно не имеет никакой кривизны».
Таким образом, роман можно назвать реалистичным в некотором роде: в реалистически написанный роман он, не стесняясь, вводит фантастическое, гротескное. В границах реализма Сологуб «остаётся только до тех пор, — писал позже один из критиков, — покуда они ему не мешают. А как только ему надо, он спокойно выходит из них, как спокойно и снова возвращается в них»
«Мелкий бес», считают автобиографическим. Конечно, персонажи «Мелкого беса», а также и «Тяжелых снов», были наделены чертами своих «живых моделей». Однако, следует отметить, что автобиографические корни романа нередко подчеркивались самим Сологубом. В 1908 году автор «Мелкого беса» говорил о главном герое романа: «Это целиком готовый тип...Это была сама воплошенная пошлость. Иногда мне приходиться так близко брать его, что уже потом, по написании, я намеренно вычеркивал целыми страницами. С ним между прочим случилась и история письма. И у него была такая же прозаическая и жалкая подруга жизни» . В 1969 году Б. Улановская, опубликовав письмо бывшего сослуживца Сологуба по Великим Лукам Ф. Н, Хлебникова и прокомментировав его документами местного архива, назвала имя прототипа Передонова – преподавателя русского языка Великолукского реального училища Ивана Ивановича
Страхова . Учитель русской словесности Великолукской гимназии, известен своим грубым обращением с учениками и уволенный в 1895 г., умер в сумасшедшем доме. Имелись прототипы и у других героев романа. У Страхова была сожительница, которую он выдавал за свою сестру и впоследствии женился на ней. Исходя из данного утвержения, можно частично опровергнуть мнение о сходстве Передонова (главного героя «Мелкого беса») и Сологуба. Хотя быт этих романов может полностью перекликаться с жизнью Сологуба в Крестцах, где писатель работал учителем на протяжении трех лет. Жизнь в этом регионе была ужасной и бесперспективной. По мнению Сологуба, «самой обыкновенной провинцией». Ужасной, утопающей в грязи и в голоде. Одним словом, действительность учителю русского языка и литературы представлялась беспросветной.
Бытует также и другое мнение, будто образ города, описанного в «Мелком бесе», перекликается с Вытегрем, именно с тем городом, в котором Сологуб жил в 1889-1892гг. Может быть, именно поэтому Сологуб в своих крупных произведениях описывает провинциальную жизнь.
В 1909 году Сологуб по мотивам своего романа написал одноимённую пьесу, поставленную в ряде театров Российской империи. В 1995 году режиссёр Николай Досталь поставил одноимённый фильм по роману.

Смысловые уровни в романе.
Традиция Достоевского и русской сатиры в романе.
А. Л. Соболев высказал мнение, согласно которому ключевой текст, представляющий в "Мелком бесе" литературную традицию - это "Бесы" Достоевского23. Заглавие романа Сологуба, согласно исследователю, ориентировано на Достоевского и знаменует измельчание "демонического" начала как глубинной характеристики русской действительности.
Для Достоевского "бесовство" - это сущностная, метафизическая характеристика зла. Его преодоление - это приход к сущностной опять-таки религиозной истине. Для Сологуба "демонизм" Передонова и других персонажей романа - это большей частью порождение их собственного сознания. Так, в частности, Передонов мучается в своей жизни от того, что мир непознаваем (страх перед непонятным и поэтому враждебным миром). Утопия Передонова о всемогущей княгине и возможном инспекторстве - это мечта об окончательном жизненном благополучии, которое уже ничем не может быть поколеблено. Мир должен потенциально утратить свою непознаваемость, должен стать проницаемым и ясным.
Удивительно описан сад этого провинциального городка. При его описании доминирует желтый цвет: «Сад желтел и пестрел плодами... Там качались сухие коробочки мака да беложелтые крупные чепчики ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием... , цвели светложелтые лютики ...». Именно желтый цвет издавна считался цветом пустоты и разлуки, Сологуб желтоватым оттенком еще раз хотел подчеркнуть блеклость города. Сразу вспоминается Петербург Достоевского. «Небольшая комната ... с желтыми обоями. Мебель, вся очень старая и из желтого дерева...»
Так же у Блока мы также встречаем желтый цвет. Так «желтые окна», «желтые фонари», «желтая заря»
символизируют пошлость повседневности, а синие, лиловые тона («синий плащ», «синий,
синий, синий взор») – крушение идеала, измену.
Сравнивая образ Передонова с образом города и желтым цветом, можно согласиться с той версией, что
желтый цвет может символизировать лишь пошлость повседневности.
О Достоевском нам напоминает не только желтый цвет, но и описание города, атмосфера которого ужасна на фоне грязных улиц, жалких домов, вялых и оборванных детей. Всю эту картину омрачает и пасмурное небо. Почти все главы романа автором описаны одинаково: «Погода стояла пасмурная», «Опять была пасмурная погода», «Хмурая погода наводила тоску». «В городе наблюдается статическое положение, в нем нет никаких изменений, только все чахнет и тухнет в пыли».
Про роман Сологуба, так же как и про романы Достоевского, можно сказать, что им присущ фантастический реализм. И герои Сологуба, и герои Достоевского в какой-то мере демоничны. Так Передонову, как и Свидригайлову, начинают видиться приведения, галлюцинации; герои трансформируются (Рогожин приходит к Ипполиту как приведение, Володин постоянно превращается в барашка в сознании Передонова).
Можно провести параллель между поведением Передонова и главного героя «Записок из подполья». Оба героя противопоставляют себя всем: ср. «Я одни – они все» (Достоевский) и «Все было ему враждебно, он был один против всех».

Традиция русской сатиры в Романе «Мелкий бес».
Гоголь.

Левин говорил о том, что «Сологуб, продолжая начатый Гоголем процесс анатомирования человеческих душ, приходит к все более и более пессимистическим выводам. Мир, по его убеждению, перевернулся и то, что кажется жизнью, на самом деле смерть: разрушается не телесная оболочка, сковывающая бессмертную, жаждущую пробуждения душу, а сама душа» .
Белый пишет:
…Я дал ощупь некоторых сюжетных деталей «СМ» и «МД»; не придется доказывать, что реализм Гоголя непроизвольно насыщен символизмом.
Нет связующей их традиции Гоголя с Сологубом; анализ же ходов Соловьева и вопрос, куда чалит проза «Мелкого беса», заставляют признать: она — не без Гоголя, которого в истоках сологубовской прозы нет; тем не менее Гоголем транспарирует «МБ»: в предисловии вскрылось и «горьким словом моим посмеюся», и «нечего пенять, коли рожа крива»; непроизвольно реставрировались «Мертвые души» — миром провинциальных мещан из опустившихся мелких интеллигентов; классовые прослойки — иные; но та ж на них провинциальная пыль, оседавшая шестьдесят лет, отделивших «МБ» от «МД»: Сологуб прав: «этот роман — зеркало»; «Нет,... милые современники, это я о вас писал»; Передонов взят из натуры.
Итак, прежде всего стоит провести параллели с сатирой Гоголя, а именно с поэмой «Мертвые души». Во-первых бросается в глаза совпадение в сюжетах. (Передонов, как и Чичиков, делает визиты, но только с другой целью – уверить господ в том, что он благочестивый). Сами посещения описываются с иронией ( Например, городской глава: «Скучаев был весьма польщен тем, что к нему пришли. Он не совсем понимал, для чего это и в чем тут дело, но из политики не показывал и вида,что не понимает», с иронией описывается и поведение городского прокуратора, он так описывается: «После долгих сетований, в которых изливался Передонов, Авиновицкий сообразил, что кто-то пытается шантажировать Передонова и с этой целью распускает о нем слухи с таким расчетом, чтобы запугать его и тем подготовить почву для внезапного требования денег. Что эти слухи не дошли до Авиновицкого, он объяснил себе тем, что шантажист ловко действует в самом близком к Передонову кругу, - ведь ему же и нужно воздействовать лишь на Передонова».) и т.д.

Во многих героях Ф. Сологуб акцентирует внимание на их глупости: «Вошел, молодой человек…: волосы, как у барашка, курчавые, глаза выпуклые и тупые, - все, как у веселого барашка, - глупый молодой человек» [15, 37]. Но, кроме внешнего вида, у Володина были даже бараньи повадки: «Володин выпятил нижнюю губу, сделал значительное лицо знающего себе цену человека и сказал, по-бараньи наклоняя голову»; «И довольный убедительностью своего выражения, Володин засмеялся, заблеял» [15, 43].. В. Ерофеев, анализируя роман «Мелкий бес», особо отметил этот «всеобъемлющий мотив человеческой глупости»: «Сологуб создает свой собственный «город Глупов». Слово «глупый» - одно из наиболее часто встречающихся в романе. Оно характеризует значительное количество персонажей и явлений» [6, 8]. Часто встречающиеся, такие выражения, как: «глупый старик», «глупый инспектор», «глупый городской голова», «глупый исправник», «глупая молодежь», - еще один способ обратить читательское внимание на нелепости провинциальной жизни. Ведь именно они (исправники, инспекторы и т.п.) по статусу должны представлять почтенных и уважаемых людей. В.Ерофеев объясняет такое несоответствие: «Сологубский город поистине славен своим идиотизмом; при этом его обитатели еще больше глупеют, веря всяким небылицам, так как «боятся» прослыть глупыми. Нагромождение глупости производит впечатление ее неискоренимости» [6, 11]. Следствием этого является в том числе и нарастание негативных характеристик образа провинциального пространства в целом.
Вместе с тем в известном смысле «Мелкий бес» опирается на реалистическую эстетику. Его связь с художественными системами Гоголя, Достоевского и Чехова несомненна. Влияние Толстого ощущается в самой экспозиции романа. Сологуб противопоставляет видимость – сущности. Видимость такова, что в описываемом городе «после праздничной обедни прихожане расходились по домам. ... Все ... смотрели друг на друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось» [15, 23]. Сологуб будто предупреждает, и читателю кажется, что сейчас произойдет разоблачение видимости, «срывание всех и всяческих масок».

Белый нашел сходство между Гоголем и Сологубом и в языковом плане.

Белый пишет: «В мастерстве показа своих «ужасиков» С. использовал многие словесные ходы Гоголя, как то:
ход на «ни», «не» («ни слишком толст, ни слишком тонок»): «не радостно, и не грустно»; «не то во сне, не то наяву»; «ни светло, ни темно; «не доброе и не злое» т. д.;
всюду обилие отрицательных определений: «не свободно от неясности», «недрогнувшая ладонь»; «невеселая улыбка»;
«не», «ни» прострочен весь текст: «Недотыкомка», «не́жить», «немытька» и т. д.;
част повтор союза «и»: «и обнимала, и принималась целовать и смеяться», «и... взялись, и... стали»; «и резки, и суровы»; «и кто-то шел..., и какие-то звучали окрест голоса, и какие-то проносились экипажи, и был ли быстрый... бег, и детский смех, и лепет — все скрыто»;
часто «и» в соединении с многоглаголицей: «и мешал..., и шутил, и шутил и смеялся; «и прильнула, и целовала, и ласкала» (VII, 153) и т. д.;
част набор прилагательных: «маленький, серенький, зыбкий, легкий... мелькнул, пролетел, — и скрылся».

Чехов.
Параллель с «Человеком в футляре». Он также учитель в гимназии, похож на Беликова. Похож причем до деталей: в романе не раз подчеркивается любовь Передонова ко всяческим футлярам, есть даже зонтик, который герой бережет от дождя. Также ненавидит гимназистов.
Параллель с пьесой Чехова «Три сестры». Слова Передонова о будущей жизни через двести — триста лет пародируют чеховские мечты: «— Ты думаешь, через двести или триста лет люди будут работать?.. Нет, люди сами работать не будут... на все машины будут: повертел ручкой, как аристон, и готово. Да и вертеть долго скучно». Собеседник Передонова — Володин радостно подхватывает эти слова, но грустит о том, что «нас тогда уже не будет».— «— Это тебя не будет, а я доживу»,— возражает Передонов. «— Дай вам бог,— весело сказал Володин,— двести лет прожить да триста на карачках проползать». Вся эта сцена — профанация «философии надежды». Пелена нелепости заслоняет собою радужные мечты.

Салтыков-Щедрин.

От Салтыкова Соловьеву присуща «острота и яд обличения», а также гиперболизация. Мы можем найти прямо реминисценции на «Историю одного города».
По мере развития сюжета реальность все больше начинает восприниматься им как колдовское наваждение, а остатки знаний — самые хрестоматийные — начинают воплощаться в бредовые галлюцинации, стирается грань между действительностью и вымыслом: «Случилось, — что <…> Передонову пришлось в одном классе читать крыловскую басню «Лжец»28. И несколько дней подряд <…> он боялся ходить через мост, — брал лодку и переезжал, — мост, пожалуй, еще провалится» (216). В другом эпизоде романа в «овеществленный бред» превращаются строки из романа Салтыкова-Щедрина «История одного города»: «На площади поднялась пыль. Стучали, слышалось Передонову, топоры» (202). В данном случае Сологуб дает явную отсылку к эпизоду из романа Щедрина, где повествуется о работе глуповцев по «рубке города» во времена правления градоначальника Угрюм-Бурчеева29 (послужившего, кстати сказать, одним из источников образа Передонова — ср. хотя бы постоянно сопутствующий Передонову эпитет «угрюмый»). Однако реминисценция из «Истории города Глупова» знаменательна не только как пример «офольклорирования» литературного произведения, превращения его в суеверие. «Рубка» глуповцами своих жилищ — это сигнал наступления конца, возврата к хаотическому состоянию — путем (что главное) самоуничтожения.

Таким образом, в романе мы видим традиции Гоголя (гротескность мироощущения), Чехова (чувство окружающей среды), Щедрина (острота и яд обличения), Достоевского…

Специфика символизма.
В романе перед нами предстает множество символов.
Недотыкомка.
Первый раз она появляется в романе в 12 главе.
Одно странное обстоятельство смутило его. Откуда-то прибежала маленькая
тварь неопределенных очертаний - маленькая, серая, юркая недотыкомка. Она
посмеивалась и дрожала и вертелась вокруг Передонова. Когда же он протягивал
к ней руку, она быстро ускользала, убегала за дверь или под шкап, а через
минуту появлялась снова, и дрожала, и дразнилась - серая, безликая, юркая.
Наконец, уж когда кончался молебен, Передонов догадался и зачурался
шопотом. Недотыкомка зашипела тихо-тихо, сжалась в малый комок и укатилась
за дверь. Передонов вздохнул облегченно.

Недотыкомка – главный ужас героя, это не только образ-кошмар, но и образ-двойник. Это бредовое видение героя похоже не него самого, на его «мелкобесовскую» душу, она ее символический двойник. Но другие герои мало чем отличаются от Передонова. Образы героев представляют собой многообразные облики на которые делится мир. Все ряды пересекаются в одной точке – в образе Передонова, а следовательно, и в образе Недотыкомки, которая постепенно становится главным героем романа, потому что за внешним обликом разнообразных явлений обнаруживается единая бесовская сущность.
Огонь.
Символична тема огня в романе. Она задана уже в эпиграфе.
«Я сжечь ее котел, колдунью злую»7, в качестве которого Сологуб взял 1-ю строку своего стихотворения 1902 г.:
Я сжечь ее хотел, колдунью злую,
Но у нее нашлись проклятые слова, —
Я увидал ее опять живую,
Вся в пламени и в искрах голова.

Сон. Змей, лебедь.
Игральные карты.
Обои.
Внешность героев.
Символ безумия.

Раздвоение в романе, психологизм.

Реальное-фантасктическое (быт, порастающий фантастикой)

Отражение мотивов лирики в романе.
В письме к Брюсову 1906 года Блок сказал о Сологубе: «…он принадлежал к нестареющим в повтореньях самого себя». То было не порицание, а указание на свойство творческой личности, которое Блок высоко ценили и о котором позднее высказался более красноречиво: «В современной литературе я не знаю ничего более цельного, чем творчество Сологуба».